Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

«Всё сводится к одному: вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему».
    к\ф «Игра Эндера».

    «Он взял со стола папку с бумагой для книжных форзацев и принялся перебирать её, думая о чём-то своём. «Каждая книга должна начинаться с такой бумаги, — сказал он однажды. — Лучше, чтобы она была какого-нибудь тёмного цвета, в зависимости от цвета обложки: бордового, тёмно-синего. Поэтому, открывая книгу, ты словно попадаешь в театр: сначала занавес, а раздвинешь его — и начнётся представление».

Корнелия Функе, «Чернильное сердце».

    ... и мне кажется, эти слова - лучший аргумент в пользу старых добрых книжек из бумаги, которые тяжело таскать с собою, которые могут порваться или не запихнуться в сумку, а при насильственном запихивании (например, в набитом по крышу вагоне метро) воткнуться острым углом переплёта либо в содержащийся в оной сумке бутерброд, либо вообще в бок постороннего товарища. Электронная книжка всего этого не умеет, что спорить. Не говоря уж о том, как это круто: в том же набитом вагоне вы прижимаете к носу заветную «читалку», и приклеенные к вам граждане точно знают: она у вас есть! Вы не просто так - вы электронно-читатель! И море позитива, смягчающего эффект часа пик, недосыпа, грядущего сейшна с начальством и прочих прелестей под кодовым названием «трудовыебудни», вам обеспечено.
    Но вот эффект Волшебства - эффект занавеса, который медленно открывается, являя вашему взору сцену, в первый миг всегда загадочную, наполненную причудливыми декорациями и выступающими из-за них фигурами в гриме, заменившем в современном театре прежние маски... Нет, этого вам не постичь нажиманием кнопок и просмотром строк на экране. Быть может, это мистическое «то самое», что отличает поход в кино или тот же театр - от сидения на диване напротив телевизора.
    
    Но вообще-то я совершенно о другом. Итак, вы открываете книгу... или включаете её, бог с вами... и смотрите на сцену, экран, всё равно; в любом случае, вы делаете Шаг - и входите в распахнувшуюся перед вами дверь. Дверь в Иномирье.
    
    А теперь вспомним то ощущение, которое каждый наверняка испытал: у вас за спиной вокзал или аэропорт, а перед вами - совершенно новый, незнакомый город, страна, континент. Село, местность, леса, поля, горы... Главное - вы тут никогда ещё не бывали. Да, побывать вы по каким-то причинам пожелали. Вас же не во сне сюда занесло. Возможно, вы пролистали буклет, посмотрели фото, послушали рассказы знакомых. Наверняка вы чего-то ждёте - чего-то «своего», важного, радостного, интересного. Иначе зачем бы вы именно сюда потащились?
    
    Но согласитесь: в самый первый миг, первый взгляд на новый кусочек мира - на самом-то деле вы ничегошеньки о нём не знаете. И как бы ни были вы напичканы теорией, но только ваши собственные глаза, уши, обоняние могут подсказать вам, что здесь красиво, что - нет, что восхитительно, а что неприятно. Только ваши ноги дадут вам представление обо всех выбоинах асфальта или неровностях троп. Только самолично отведав блюдо в незнакомом ресторанчике, вы сможете сказать, вкусно вам или нет.
    И никакие рассказы друзей, никакие ожидания не подготовят вас полностью ко всей гамме ощущений и впечатлений, которые в итоге и сделают незнакомый город (страну, континент, деревушку) - понятным. Любимым или нет, это уже другой разговор. Может, понимание приведёт к тому, что вы рванёте отсюда так, что только пятки засверкают. А может, в итоге вы так прикипите душой к этим когда-то чужим улицам, площадям, аллеям и людям, что вернётесь домой только попрощаться - а затем переедете сюда навсегда. И будете счастливы или нет, обнаружите ли, что поняли и готовы принять далеко не всё - как знать. Это будет уже совсем другая история...
    
    Но суть в том, о чём трудно сказать лучше тех слов, что вынесены в эпиграф... хотя их смысл я несколько перефразирую: только когда по-настоящему что-то (или кого-то) поймёшь, ты начинаешь воистину любить. И к мирным временам, к городам и друзьям это относится не менее, чем к пониманию противника. Когда-то, ещё в школе, я постиг эту немудрёную истину на примере науки: сперва формулы для тебя лишь набор непонятных загогулин, фразы словно на китайском, а задачи вызывают отчаяние и скрежет зубовный, но вот если потратишь адову прорву сил и времени, чтоб все-таки разобраться, - в какой-то момент ненависть к треклятому предмету сменяется искренним интересом, задачи начинают даже нравиться, а затем ты объявляешь миру, что любишь эту самую физику... но это тоже совершенно другая история.
    
    Чтобы полюбить - надо понять. Не отвлечённо, со стороны, - понять искренне, глубоко, сердцем. Ощутить некую суть... неважно, чего и кого: будь то школьный предмет, город, профессия, человек. С человеками труднее всего: они такие неоднозначные. В чём-то - совсем как ты, а стоит копнуть чуть глубже - и попадаешь в натуральное болото, в тёмные воды, где не выплыть без акваланга... Но веду я к тому, что ровно то же самое относится к любому виду искусства.
    Отчего-то в широких кругах бытует мнение, что только для создания искусства надобно учиться. Есть школы живописи, есть консерватории, институты архитектуры и прочая, и прочая. И большинство потенциальных творцов смиряется с тем, что пока ты ни черта не понимаешь в нотах, музыкантом тебе не стать. А не разобравшись в тонкостях смешивания красок, сложно продвинуться в живописи. Не говоря уж о возведении прекрасных зданий - тут вообще учиться и учиться, и даже физику с математикой, о ужас, освоить приходится.
    Да и в нашей профессии, гордо именуемой «писательством», без изучения неких специальных премудростей не обойтись. Как ни грустно. Хотя многие и пытаются... с разной степенью неуспеха. Да бог с ними, я пока не о них.
    Я о том, что учиться надо не только тем, кто творит. Тем, кто, так сказать, потребляет искусство внутрь, тоже без обучения не обойтись.
    И я уже буквально слышу хор негодующих воплей протеста. Как?! Учиться?! Кощунство!!! Бред!!! Понимание искусства - это чисто из души!!! Если она, душа, у меня от природы Тонкая и Возвышенная - я прям с пелёнок и музыку люблю, и живопись обожаю, и в любой книжке - как рыба в воде! Что за хрень вы тут несёте про какое-то там учение?!
    
    Не спорю, бывает и такое. Природа постоянно подкидывает нам сюрпризы: и детишек с абсолютным слухом, которые выучивают ноты раньше, чем буквы (ага, вспомнили Моцарта), и крохотных художников, чьё чувство цвета и перспективы даст фору куче седовласых мастеров, и подростков, чьи творения по колориту и глубине затмевают маститых романистов и поэтов - возьмите Цветаеву, возьмите Саган... Правда, таких гениев мало. И я не о них говорю. А о более привычном варианте: человек, которого к искусству тянет, но... он не гений, и посему тяги мало. Требуются знания.
    
    Вы любили школьные уроки литературы? Лично я - скорее да, хотя то была типичная «любовь сквозь слёзы», ибо в мои дни методика преподавания литературы была крайне далека от совершенства. Видимо, и сейчас она более чем не идеальна - исходя из того, какие «шедевры» сплошь и рядом выходят из-под пера юных «писателей». Но одного полезного момента у школьной «литературы» не отнять: нас учили анализировать. Правда, многое нам навязывали, самостоятельность мышления не поощряли, и поди-ка скажи, что Чацкий - не революционер, а самовлюблённый болван, Печорин вовсе не «лишний человек», а альтер-эго автора, ну а «Война и мир» - не самый гениальный роман на планете, зато прекрасное средство от бессонницы...
    И всё же. Чему нас учили на уроках литературы? Что требовали в сочинениях? Составьте портрет героя - подкрепив каждую чёрточку цитатами. Опишите город, общество, исторический контекст, опираясь на текст, и цитаты в студию!
    Какой мир и каких людей хотел показать нам автор? И цитаты, цитаты!
    
    И вы знаете, ведь это правильно. Мы открываем книгу... отдергивается занавес... распахивается дверь. И я - читатель - шагаю в Незнакомое. В очередной мир Фантастики. По сути, мы с вами читаем фантастику с самого детства, с тех самых классиков, Лермонтова и Толстого, Диккенса и Дюма, и иже с ними - ведь они жили в совершенно иных мирах, куда нам нет ходу, нет ни тех миров, ни людей, что там обитали; нет мостовых, по которым ступали их ноги, нет морали, которую они исповедовали... Остались только книги.
    И только из книг мы - как умеем - можем узнать, каковы были эти «фантастические» миры и люди, что их населяли.
    
    А мы умеем?
    
    В школе нас худо-бедно пытаются этому научить. Нам задают некое направление, методу постижения литературы, а именно: внимательно, вдумчиво прочти эту толстую книженцию, а потом напиши (хотя бы в голове, а лучше на бумаге) сочинение на тему: «Каков нрав Хорошего героя А, каковы убеждения Плохого героя Б, чем один плох, а другой хорош, что характерно для структуры мира, где эти герои обитают, и отчего там, в этом мире, все эти люди именно такими уродились и так поступают и чувствуют».
    
    Согласитесь, не так уж часто эти герои нам близки по духу. Но мы ведь не теребим призрак Пушкина или Толстого, требуя переписать роман так, чтобы Онегин или Наташа Ростова стали в точности как мы или наши знакомые? И сталкиваясь с их странными (с нашей точки зрения) мыслями и поступками, мы же не заявляем, что автор - идиот и бездарный писатель?
    А возьмём, например, первую страницу всем знакомых «Мушкетёров». Дюма с ходу погружает нас в чуждый (для нас) антураж, описывает нетипичный (для нас) облик героя, что внешний, что внутренний... Согласитесь, современный 19-летний юноша здорово отличается от вполне зрелого молодого мужчины - 19-летнего гасконца д'Артаньяна. В чем-то мы сейчас более «продвинуты», а в чём-то - напротив, более инфантильны. Желаем другого, реагируем по-другому... И то же самое можно сказать почти о любом герое почти любого классического романа.
    Разумеется, будь они совершенно иными, ничуточки не понятными - мы бы этих романов не читали. Да и не читаем, если сталкиваемся с «чуждостью» определённого уровня, если герои нам ну совсем не близки, а интрига, как ни бейся, не цепляет.
    
    И возвращаясь к теме обучения - нередко дело не в «чуждости и нецеплянии», а именно в том, что читать-то мы и не умеем.
    
    А первая, главная ошибка - читатель не прилагает усилий.
    
    В школе с нами не церемонились. Хошь не хошь, а задали тебе «Войну и мир» - и чтоб прочёл от корки до корки, или двойка. Нравится, нет, а сочинение писать будешь. Куда ты денешься. Хотя школьники и тогда, и сейчас быстренько осваивали способы уклонения от такой непосильной и неприятной работы, как прочтение занудного многобуквия, - прежде списывали у друзей, теперь из интернета... лишь бы поскорее и поменьше трудиться. Ведь иначе-то - думать надо. Напрягать глаза и извилины. А это занятие трудоёмкое и неприятственное.
    И вот, невзирая на усилия школьных преподавателей, по причинам, которые можно анализировать часами, вырос у нас целый «пласт» читателей весьма специфичных. Как бы это сказать... «наоборотных». Этаких читателей-антиподов. Или, цитируя любимое моё произведение Стругацких, читателей-контрамотов. Лично я сталкиваюсь с ними с удручающей регулярностью. Чем они характерны?
    Когда книгу открывает читатель нормальный - классический, так сказать, - он подобен тому самому путешественнику, открывающему дверь вокзала или аэропорта - и делающему первый шаг на улицы чужого города. Он о городе ничего не знает - но полон желания узнать. Он готов к тому, что здесь - всё иначе. Готов к тому, что в сплетениях незнакомых улиц запросто может заблудиться. К тому, что иначе выглядит главная площадь, храм и театр, другие цветы растут в парках, другие машины, деревья, фонтаны; рекламируются другие продукты, и вообще-то на чужом языке. И этого языка вы - новоприбывший - пока не знаете. Во всяком случае, стихов на нём не напишете, а красоту уже написанных не сразу поймёте.
    И тем более, увидев множество незнакомых людей, вы не ожидаете, что прямо сразу, с первого взгляда, проникнете им в душу, отличите плохих от хороших, умников от глупцов, честных от обманщиков...
    И вы - нормальный путешественник, то есть, нормальный читатель - приступаете к изучению. Вы бродите по улицам. Вы усваиваете тонкости наречия и особенности манер. Вы приглядываетесь к людям и обдумываете их речи и поступки, чтобы отделить видимость - от сути. Ведь вы - путешественник - готовы к тому, что эти люди непохожи на вас, но в то же время их непохожесть вовсе не означает, что они хуже.
    И это странствие, этот процесс постижения сути - и есть, собственно, чтение книги. По мере того, как вы терпеливо продвигаетесь от пролога к финалу, вы узнаёте и город, и страну, и галактику. Вы «знакомитесь» со здешними обитателями - и зачастую только к последней странице вам становится окончательно ясно, кого стоило ненавидеть, кого - жалеть, кем - восхищаться, кого - любить. Иной раз автор нас изрядно удивляет, и на этой последней странице мы внезапно понимаем, что и любить, и ненавидеть стоило вовсе не тех... и в этом - особая прелесть и ценность прочитанной истории. Ведь одна из главных задач литературы - в очередной раз показать нам, как сложен этот мир, как многогранна суть человеческая, как сложно иной раз составить истинно верное суждение. И иногда - и нет его вовсе, единственного «истинно верного»...
    А что же происходит, когда за книгу берётся «читатель-наоборот»? Если продолжать ассоциацию с путешествием - забавный это будет турист. Едва выйдя из вагона/самолёта/автобуса на мостовую впервые увиденного города, он отчего-то убеждён: вот эта улица ведёт в лучший ресторан, вон та - к музею, та - в парк, а эта - на набережную. Причем карты сей путник в глаза не видал. Просто он так решил. Ведь он же знает, как устроен другой город - например, его собственный. Так какие проблемы? Все города одинаковы, правильно?
    И когда наш новоприбывший вдруг понимает, что безнадёжно заплутал, - он... что думаете, всё-таки открывает карту? Ан нет. Он садится на скамеечку и начинает злиться. Как местные жители посмели город построить неправильно?! Откуда здесь то странное здание с зелёной крышей, когда должен быть фонтан?! И вообще дома в семь этажей из кирпича жёлтого в ромбик, а должны быть - десятиэтажные, а кирпич красный в ёлочку!.. И далее, по списку... а уж если в местном «Макдональдсе» подают совсем непривычные бигмаки, тут наш путник и вовсе рассвирепеет, кинется назад на вокзал и уедет из нехорошего места первым же поездом.
    И отчего же вам смешно? Вам кажется, это абсурд, и аналогия нелепая, и таких туристов вовсе не бывает?
    Ну да, не спорю.
    Как, полагаю, не бывает и людей столь наивных (или столь самоуверенных), чтобы впервые увидев человека, разок услышав его речь и узрев единственный его поступок, претендовать на абсолютно полное, безошибочное понимание его характера, принципов, пристрастий и глубин его души. Как правило, уже к солидному средне-школьному возрасту мы осознаём: не то что дня, но и месяца, а иногда и года, а то и нескольких лет общения недостаточно, чтобы изучить человека по-настоящему, предсказать его поведение в любой, самой сложной и странной ситуации. Да что там - другого человека... зачастую мы и сами себя-то не знаем так уж досконально, и дожив до студенчества, зрелости, лет преклонных - всё ещё самим себе вынуждены поражаться: как, и вот это сказал, сделал, подумал, почувствовал я?!
    
    Да, всё это вещи очевидные. Но вернёмся к нашей «Двери в Неведомое»... к новой книге. Ведь и здесь - ровно та же ситуация. Чтобы понять - надо странствовать, изучать... читать. От начала и до конца. А что же делает «Читатель-Наоборот»? По какой-то непонятной причине он заранее ожидает и знакомого расположения улиц, и конкретной окраски домов, и вкуса жаркого. Он заранее убеждён, что понимает характеры героев - он уже себе их нарисовал, именно о них-то, родных-знакомых-понятненьких, он и намерен читать!
    И когда он - о ужас - с первой страницы попадает в неведомую местность, населённую странными незнакомцами, - он обижается. Он рассержен. Он в негодовании и в претензии к автору: как же так, я хотел читать вот об этом и этом, а тут... вы что, меня обманываете?! За дурака меня держите?! И книга отбрасывается с раздражённым «Фу, гадость», а если автор - не заграничный, а то и давно почивший, а наш-родимый, да ещё и «в зоне доступа» - то на него обрушиваются возмущённые комментарии в стиле «Писать не умеете, автор, и город-то у вас не городской, и село не сельское, и конь шестиногий, и рояль без педалей, и герои ну совсем не как я, мои друзья и сосед Вася, и я их вот прям с первой страницы в упор не понимаю. Здесь всё неправильно!!!»
    А правильно - это как?
    Иной раз я наталкиваюсь на крайне забавные попытки разъяснить невеже-автору, что он описывает неправильных эльфов, неправильных богов, неправильных магов... и так далее. Вам уже смешно? Нет? А жалко...
    
    Хотя да - мне доводилось читать книги, где описаны неправильные боги, эльфы и волшебники. И неправильные инопланетные кони, рояли, мечи, мужчины и женщины, повара и ткачи, воины и политики. Но почему они - неправильны? Уж точно не потому, что у нас - или у Толкиена - они совсем не такие! Если ваше произведение - не фанфик, а самостоятельная работа, если ваш мир изобретён вами самолично и продуман до мелочей - от погоды до фасона обуви, от нюансов местной политики до формы оружия (или там и вовсе оружия нет никакого, почему бы и нет) - и если этот ваш мир совершенно не похож ни на наш-текущий, ни на наш-средневековый, ни на миры Толкиена, Мартина и кого вы там ещё читали и любите - то всё там будет «не такое». Оно и должно быть не такое! Конечно, если вы не изобрели миллионный велосипед, описав ту же средневековую Европу или то же Средиземье. Или ту же галактику джедаев и Великой Силы.
    Но казалось бы - какой интерес топтаться по хоженым-перехоженым тропам? Зачем писать о том, о чём прекрасно уже написали другие писатели - причём известные, талантливые... в отличие, будем с собой честными, от большинства «продолжателей». Вы оскорблены, дорогие? Вы тоже гении, не хуже Толкиена? Но тогда - зачем же вам чужие миры, чужие герои и чужие сюжеты? Те же леса. Те же боги. Те же эльфы... Разве не является одним из признаков истинного таланта - стремление и умение создать нечто новое? Не перепеть чужой мотив, а выразить неповторимого себя. Причем так выразить, чтобы помимо новизны, творение содержало «изюминку», заставляло читать взахлёб, чтобы от прочитанного дух захватывало... и читатель бы не уставал удивляться. Не хлопать глазами недоумевающе, пытаясь отловить убежавшую в дальние края логику автора. Не разражаться нервным хохотом, зачитывая вслух особо «вкусные» отрывки друзьям для увеселения оных. Это всё, увы, бывает... да только о гениальности автора никак не говорит. Настоящее удивление от настоящей книги - это чувство сродни восторгу при виде потрясающей картины, прослушивании прекрасной музыки, при встрече с интересным, необычным, воистину мудрым и хорошим человеком. Когда нам посчастливится наткнуться на подобное - мы удивляемся, ибо истинной Красоты, истинной гармонии, истинной мудрости не так уж вокруг нас и много. Полагаю, любой писатель слышал выражение «всякое ружьё на стене должно в итоге выстрелить». Но если честно - а много ли вы читали таких книжек? Таких, чтоб каждое ружьё произвело выстрел, и точно в цель. Чтоб каждый эпизод гармонично вплетался в основную ткань повествования. Чтоб каждый второстепенный герой не просто болтался на задворках, создавая «шум толпы», а играл бы свою, хоть крохотную, но важную роль, которую никакой другой персонаж не отыграл бы?
    Все эти детали отличают «правильную» книгу - проще говоря, хорошую - от «неправильной», неудачной, слабой. Неинтересной. От той, что не заставляет задавать главный вопрос: «А что дальше?!»
    
    Но вот с этим таинственным моментом «интересности» и есть одна загвоздка. А именно - возвращаясь к эпиграфу - зачастую, если не вообще всегда, надобно понять, чтобы по-настоящему полюбить. Человека. Город. Страну. Музыку. Книгу.
    
    Разумеется, бывают прекрасные, если не сказать гениальные, книги, написанные довольно простым языком и не отличающиеся особой сложностью сюжета. Яркий пример - «Братья Львиное Сердце» Астрид Линдгрен. Но фишка-то в том, что написано просто - а сама книга вовсе не такая уж и простая... в смысле, не примитивная. Недавно я с большим удивлением обнаружил, что любимые мною с детства сказки Линдгрен могут быть нелюбимы - именно потому, что их не поняли. А собеседница моя была отнюдь не первоклашка, а умная, интеллигентная женщина зрелых лет. Но вот... как выяснилось из разговора, не поняла. И не любит. По той простой причине, что в моих любимых книгах Линдгрен написано вовсе не то, что усмотрела там она. А будь там написано то - и я бы этих книг не любил... наверняка.
    
    Может ли неумный, поверхностный человек написать хорошую книгу? Ох, что-то я сомневаюсь. Смешную - возможно. На «прочесть разок от делать нечего» - запросто. Но вот настоящую - способную пережить и своего автора, и его внуков, и перекочевать через страны и континенты - это вряд ли. Пусть речь идёт о «несерьёзных» жанрах - детективах, приключениях, фэнтези, фантастике - но если всё это пишется талантливым, глубоким, умным человеком, то выйдет здорово. Сильно. Интересно. Невзирая на жанры.
    Но если автор - талантливый, умный, глубокий, - то ведь и книга выйдет такая. Не занудная, вовсе нет! Но и не простая. Не такая, чтоб каждый, независимо от собственного интеллекта, жизненного опыта и «читательского таланта», с первой же странички её понял и возлюбил. Ведь и сложных людей мы понимаем лишь со временем, прилагая усилия, анализируя... И точно такие же усилия требуются для понимания хорошей книги.
    
    Как минимум, вам понадобится её прочитать. Ну, пускай не всю - но чуть более первых двух глав, не считая пролога. За мою долгую «карьеру читателя» мне попадалось немало книг, которые только на третьей, а то и четвёртой главе становились понятны: привыкаешь к именам и характерам героев, в сознании потихоньку укладывается картина мира... а вот потом уже - интересно. Потом можно следить за сюжетом, переживать за героев - в общем, плыть, а не спотыкаться.
    
    Вы скажете: а если сразу ясно, что «не моё», скучно и вообще отстой? Ну да, бывает. Но чаще всего истинный «отстой» заметен с первых строк - корявый язык, картонные персонажи, затасканный или попросту глупый сюжет. Бывает, конечно, и «не моё» - и оно вполне может быть написано талантливо, да только не полюбишь ты это никак, хоть десять раз прочитай. Лично у меня это, например, Бальзак. Крут, не спорю. Недаром же классик. Впечатляет. Талант. Но вот... не зацепил, и хоть честно прочитал, но по второму разу - не тянет.
    
    И всё-таки... может, я тогда его как раз и не понял? Не дозрел до него... а ещё годков десять, ну двадцать - и вдруг откроется мне прозрение... Как знать.
    
    Но я хотя бы попытался его понять. Если вспомнить пример с городом - ведь и город ты не всякий полюбишь, сколько по нему ни ходи... Каждому своё, рыбке вода, а птичке небо, и сию истину никто не отменял.
    
    И всё же... всё же. Не полюбить, хотя и понял, - да, возможно. Запросто. Но вот полюбить то, что ты даже не попробовал понять, - это вряд ли. Нет. Думаю, почти стопроцентное «нет».
    
    И когда я вижу растущую тенденцию отбрасывать непонятное, критиковать незнакомое только по той причине, что оно выпадает из некоего шаблона, негодовать при одном намёке на то, что книга - это нечто большее, чем способ убить время, а чтение - это особое умение, своего рода искусство, которое требует интеллектуальных усилий, - в общем, всё это грустно, мои дорогие.
    
    И особенно грустно, когда сия тенденция расползается аки раковая опухоль среди тех, кто причисляет себя к авторам. Когда люди, мнящие себя писателями, спокойно и едва ли не с гордостью заявляют, что да, они любят литературу третьесортную, на «разок посмеяться», а настоящую, серьёзную и главное, интересную - не любят. И не хотят любить. И даже читать. Вот так, не читали, но уже заранее не любят. Ибо услыхали, что там не просто «для поржать» - там иной раз и подумать надо.
    Ну правда же - грустно.
    
        

@темы: размышлизм, цвет настроения, книжное, цитаты, Эндер

---

Получите свою карту

@темы: тестик, вся жизнь - игра

---

«С первых же дней жизни каждый начинает плести свою паутину, стараясь заманить в нее всех, кто окажется поблизости… Если посмотреть на твою родину нашими глазами, можно содрогнуться от увиденного: миллиарды живых существ, навсегда увязших в липкой паутине, продолжают старательно плести ее до последнего дня своей короткой жизни… Вы тратите слишком много сил, чтобы сплести свои сети и вырваться из чужих, но паутина устроена таким образом, что все попытки освободиться приводят к тому, что вы увязаете глубже и глубже…»

(с)лучайная цитата от сэра Макса

@темы: вся жизнь - игра, цитаты, сэр Макс, пирожки с котятами

---

После «Эндера» мне не хватает единомышленников. Не вполне то слово... тех, кто читал те же книги, что и я, - всю ту великолепную, неподражаемую, неожиданную (в то время), блистательно-звёздную плеяду Мастеров. Начиная с великого Желязны. И далее по списку. Там были и любители пошутить, и мрачные трагики, и очаровательные безумцы - их больше всего, и именно это в них завораживало. Они не знали рамок, границ, правил и жанров. Они знали лишь одно: всё это - фантастика. Миры со звездолётами, миры с волшебством, миры со смесью того и другого - и многого ещё, о чем, увы, слишком многим «ценителям фантастики» нашего времени попросту неведомо.
Пойти, что ли, попросту по полочкам? Наугад... на что взгляд упадёт.
Брин, Симмонс, Олдридж, Желязны, Нортон, Фостер, Буджолд, Варли, Ли, Уиндем, Фармер, Хэмбли, Куртц, Кей, Гибсон, Суэнвик, Эддингс, Фарланд, Дональдсон, Дункан, Вэнс...
И это - даже не одна десятая часть. Это просто беглый взгляд... А ещё их СТОЛЬКО.
И кто кого узнал?
О боги, это грустно.
А Джон Варли прекрасен в своём священном музыкальном безумии в ритме маршей Соузы. И наверное, однажды я сподоблюсь написать рецензию на шикарное нечто под названием «Фея», каковое название меня когда-то давно и оттолкнуло, и привлекло... А сама книга сперва показалась безумной без «прекрасности», и уже раз шестой я её с восторгом перечитываю...
И всё-таки это грустно. Особый подвид одиночества...

@темы: цвет настроения, пирожки с котятами

---

    Художник Пьер Душ заканчивал натюрморт — цветы в аптечной склянке и баклажаны на блюде, — когда в мастерскую вошёл писатель Поль-Эмиль Глэз. Несколько минут Глэз смотрел, как работает его друг, затем решительно произнёс:
    — Нет!
    Оторвавшись от баклажанов, художник удивлённо поднял голову.
    — Нет, — повторил Глэз. — Нет! Так ты никогда не добьёшься успеха. Мастерство у тебя есть, и талант, и честность. Но искусство твоё слишком обыденно, старина. Оно не кричит, не лезет в глаза. В Салоне, где выставлено пять тысяч картин, твои картины не привлекут сонного посетителя… Нет, Пьер Душ, успеха тебе не добиться. А жаль.
     — Но почему? — вздохнул честный малый. — Я пишу то, что вижу. Стараюсь выразить то, что чувствую.
    — Разве в этом дело, мой бедный друг? Тебе же надо кормить жену и троих детей. Каждому из них требуется по три тысячи калорий в день. А картин куда больше, чем покупателей, и глупцов гораздо больше, чем знатоков. Скажи мне, Пьер Душ, каким способом ты полагаешь выбиться из толпы безвестных неудачников?
    — Трудом, — отвечал Пьер Душ, — правдивостью моего искусства.
    — Всё это несерьёзно. Есть только одно средство вывести из спячки тупиц: решиться на какую-нибудь дикую выходку! Объяви всем, что ты отправляешься писать картины на Северный полюс. Или нацепи на себя костюм египетского фараона. А ещё лучше — создай какую-нибудь новую школу! Смешай в одну кучу всякие учёные слова, ну, скажем, — экстериоризация, динамизм, подсознание, беспредметность — и составь манифест!.. Отрицай движение или, наоборот, покой; белое или чёрное; круг или квадрат — это совершенно всё равно? Придумай какую-нибудь «неогомерическую» живопись, признающую только красные и жёлтые тона, «цилиндрическую» или «октаэдрическую», «четырёхмерную», какую угодно!..
    В эту самую минуту нежный аромат духов возвестил о появлении пани Косневской. Это была обольстительная полька, чьи синие глаза волновали сердце Пьера Душа. Она выписывала дорогие журналы, публиковавшие роскошные репродукции шедевров, выполненных трёхгодовалыми младенцами. Ни разу не встретив в этих журналах фамилии честного Душа, она стала презирать его искусство. Устроившись на тахте, она мельком взглянула на стоявшее перед ней начатое полотно и с досадой тряхнула золотистыми кудрями.
    — Вчера я была на выставке негритянского искусства Золотого века! — сообщила она своим певучим голосом, раскатывая звонкое «р». — Сколько экспрессии в нём! Какой полёт! Какая сила!
    Пьер Душ показал ей свою новую работу — портрет, который он считал удачным.
    — Очень мило, — сказала она нехотя. И ушла… благоухающая, звонкая, певучая и разочарованная.
    Швырнув палитру в угол, Пьер Душ рухнул на тахту.
    — Пойду служить в страховую кассу, в банк, в полицию, куда угодно! — заявил он. — Быть художником — последнее дело! Одни лишь пройдохи умеют завоевать признание зевак! А критики, вместо того чтобы поддержать настоящих мастеров, потворствуют невеждам! С меня хватит, я сдаюсь.
    Выслушав эту тираду, Поль-Эмиль закурил и стал о чём-то размышлять.
    — Сумеешь ли ты, — спросил он наконец, — со всей торжественностью объявить Косневской и ещё кое-кому, что последние десять лет ты неустанно разрабатывал новую творческую манеру?
    — Я разрабатывал?
    — Выслушай меня… Я сочиню две-три хитроумные статьи, в которых сообщу нашей «элите», будто ты намерен основать «идео-аналитическую» школу живописи. До тебя портретисты по своему невежеству упорно изучали человеческое лицо. Чепуха всё это! Истинную сущность человека составляют те образы и представления, которые он пробуждает в нас. Вот тебе портрет полковника: голубой с золотом фон, на нём — пять огромных галунов, в одном углу картины — конь, в другом — кресты. Портрет промышленника — это фабричная труба и сжатый кулак на столе. Понимаешь теперь, Пьер Душ, что ты подарил миру? Возьмёшься ли ты написать за месяц двадцать «идео-аналитических» портретов?
    Художник грустно улыбнулся.
    — За один час, — ответил он. — Печально лишь то, Глэз, что, будь на моём месте кто-нибудь другой, затея, возможно, удалась бы, а так…
    — Что ж, попробуем!
    — Не мастер я болтать!
    — Вот что, старина, всякий раз, как тебя попросят что-либо объяснить, ты, не торопясь, молча зажги свою трубку, выпусти облако дыма в лицо любопытному и произнеси эти вот простые слова: «А видели вы когда-нибудь, как течёт река?»
    — А что это должно означать?
    — Ровным счётом ничего, — сказал Глэз. — Именно поэтому твой ответ покажется всем необычайно значительным. А уж после того, как они сами изучат, истолкуют и превознесут тебя на все лады, мы расскажем им про нашу проделку и позабавимся их смущением.
    Прошло два месяца. Выставка картин Душа вылилась в настоящий триумф. Обворожительная, благоухающая, певуче раскатывающая звонкое «р» пани Косневская не отходила от своего нового кумира.
    — Ах, — повторяла она, — сколько экспрессии в ваших работах! Какой полёт! Какая сила! Но скажите, дорогой друг, как вы пришли к этим поразительным обобщениям?
    Художник помолчал, не торопясь закурил трубку, выдохнул густое облако дыма и произнёс:
    — А видели вы когда-нибудь, мадам, как течёт река?
    Губы прекрасной польки затрепетали, суля ему певучее раскатистое счастье.
    Группа посетителей обступила молодого блистательного Струнского в пальто с кроличьим воротником.
    — Потрясающе! — горячо говорил он. — Потрясающе! Но скажите мне, Душ, откуда на вас снизошло откровение? Не из моих ли статей?
    Пьер Душ на этот раз особенно долго молчал, затем, выпустив в лицо Струнскому громадное облако дыма, величественно произнёс:
    — А видели вы, дорогой мой, как течёт река?
    — Великолепно сказано! Великолепно!
    В эту самую минуту известный торговец картинами, завершив осмотр мастерской, ухватил художника за рукав и оттащил в угол.
    — Душ, приятель, а ведь вы ловкач! — сказал он. — На этом можно сделать карьеру. Беру вашу продукцию. Только не вздумайте менять свою манеру, пока я вам не скажу, и я обещаю покупать у вас пятьдесят картин в год… По рукам?
    Не отвечая, Душ с загадочным видом продолжал курить. Постепенно мастерская пустела. Наконец Поль-Эмиль Глэз закрыл дверь за последним посетителем. С лестницы доносился, понемногу отдаляясь, восхищённый гул. Оставшись наедине с художником, писатель с весёлым видом засунул руки в карманы.
    — Ну как, старина, — проговорил он, — ловко мы их провели? Слыхал, что говорил этот молокосос с кроличьим воротником? А прекрасная полька? А три смазливые барышни, которые только и повторяли: «Как это ново! Как свежо!» Ах, Пьер Душ, я знал, что глупости человеческой нет предела, но то, что я видел сегодня, превзошло все мои ожидания.
    Его охватил приступ неукротимого смеха. Художник нахмурил брови и, видя, что его друг корчится от хохота, неожиданно выпалил:
    — Болван!
    — Я — болван? — разозлившись, крикнул писатель. — Да сегодня мне удалась самая замечательная проделка со времён Биксиу!
    Художник самодовольно оглядел все двадцать идео-аналитических портретов.
    — Да, Глэз, ты и правда болван, — с искренней убеждённостью произнёс он. — В этой манере что-то есть…
    Писатель оторопело уставился на своего друга.
    — Вот так номер! — завопил он. — Душ, вспомни! Кто подсказал тебе эту новую манеру?
    Пьер Душ помолчал немного, затем, выпустив из своей трубки густое облако дыма, сказал:
    — А видел ли ты когда-нибудь, как течёт река?
    

    Андрэ Моруа. «Рождение знаменитости»
    

@темы: не мои творения, книжное, пирожки с котятами

---

Бука Нист: Игра Эндера

Всё сводится к одному: вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему.

Эндер Виггин

    В 1985 году Орсон Скотт Кард написал прекрасную книгу «Игра Эндера». 24 октября 2013 года состоялась премьера экранизации этой самой книги. А я сегодня уже второй раз вернулась из кинотеатра с просмотра этой экранизации. И хоть я под огромным впечатлением, буду не слишком многословна — дабы, опять-таки, не спойлерить.
    Итак, повторю для начала самое банальное: сюжетную завязку. 2135 год. Человечество лишь чудом пережило вторжение армии инопланетян, прозванных жукерами. Второго вторжения люди не выдержат; и, чтобы победить в грядущей войне, решено создать военную школу для детей. Особых, естественно. Талантливых, если не сказать гениальных. Туда-то и отправляется Эндрю Виггин, он же Эндер («Тот, кто заканчивает» в переводе с английского), тихий и чрезвычайно умный тринадцатилетний мальчик. Командование школы ставит на него всё: Эндер должен возглавить флот и навсегда избавить человечество от угрозы. И пусть он не первый — но станет последним…
        Сразу оговорюсь: упоротым фанатам книги лучше на фильм не ходить. Потому что такую книгу, как «Игра Эндера», невозможно уместить в два часа. Годы, потраченные на обучение Эндера, обратились в месяцы, а некоторые сюжетные линии полностью вырезали. Но главное — собственно, Эндер — нисколько не пострадало. А в чём-то в сравнении с книгой даже выиграло; и поскольку сценарий писал сам Орсон Скотт Кард (вместе с оскароносным режиссером фильма Гэвином Худом), я не сомневаюсь, что это было его решение — немного по-другому расставить акценты.
Потому что фильм целиком и полностью посвящён истории Эндера. Третьего сына, который родился лишь с разрешения властей, потому что более двух детей иметь воспрещалось. Он был рождён под проект; и в фильме он сражается даже не ради своей страны, не ради близких — потому что из действительно близких у него одна только сестра, которая не хочет, чтобы он продолжал сражаться, потому что это спасает Землю, но разрушает самого Эндера. Нет, Эндер Виггин сражается, потому что рождён для этого. Осознание своего предназначения — и никакого голливудского пафоса в духе «сегодня мы сразимся за всё, что мы любим на этой славной земле». За что создателям фильма мой низкий поклон.
    Фильм посвящен Эндеру — и борьбе с внутренними демонами. Потому что здесь это обозначено четче, чем в романе. Борьба с убийцей внутри себя. Но как сохранить чистоту души, если от тебя ждут уничтожения целой цивилизации? Если тебя целенаправленно учат убивать?
    А ведь Эндеру это удаётся. Пройти через маленький ад, совсем не предназначенный для детей — и остаться… милосердным. К друзьям и врагам. К сильным и слабым. И обыденная мораль «возлюби врага» в его исполнении выглядит поразительно просто, реально и искренне. Со всей искренностью ребёнка. Ведь это слова Эндера вынесли в эпиграф фильма (а я — в эпиграф этого отзыва); и сказал это ребёнок, которому пришлось куда тяжелее, чем любому из его товарищей. Потому что на него изначально делали ставки — и чтобы воспитать нового Наполеона, наставники не гнушались никакими методами. В частности, заставить Эндера понять, что он абсолютно один. И что ему никто никогда не поможет.
    Эндер бесконечно одинок. Да, в фильме, в отличие от книги, у него завязываются дружеские отношения с товарищами по школе — но по-настоящему его понимает только сестра. Сестра, которая осталась где-то там, на далёкой Земле. И создатели фильма сделали почти невозможное: они передали атмосферу. То чувство одиночества и печали, которое живёт в душе Эндера. Это не высказано прямым текстом — но это видится в красках, музыке, игре прекрасного и хрупкого Эйсы Баттерфилда, восхитительно воплотившего экранного Эндера (ах, эти голубые глаза!). И даже выйдя из кинотеатра, ты несёшь в себе это чувство. Отчасти, быть может, гнетущее — но которое заставляет тебя о чём-то задуматься. И сделать какие-то — скорее всего, правильные — выводы. По крайней мере, я после первого просмотра два дня ходила под впечатлением… а на третий купила билет и посмотрела фильм ещё раз. И, быть может, даже ещё схожу.
    Фильм, по моему скромному мнению, восхитителен. Картинкой — безусловно: и земные, и космические просторы прекрасны, а боевые сцены пробирали меня до мурашек. Одно то, как поставили финальные игры Эндера, когда он стоит в центре трёхмерной проекции поля боя и с вдохновенной сдержанностью дирижирует своими подчинёнными… Актёрами — и взрослыми, и детьми, потому что все вписались в образы и справились на «ура» (кроме разве что Бонзо Мадрида, но Бог с ним): то, что не сказано вслух, легко читается в их глазах (ещё бы, когда помимо покорившего меня Баттерфилда и прекрасной Эбигейл Бреслин там играют такие мастодонты, как Харрисон Форд, Бен Кингсли и Виола Дэвис). Саундтреком — который отчасти, наверное, и доводил меня до мурашек (особенно щемящими, пронзительными нотками главной темы). Динамикой — потому что два часа пролетают абсолютно незаметно. И, конечно же, той самой атмосферой: потому что сейчас очень редки те фильмы, которые оставляют после себя такое сильное впечатление — и след в душе.
    (Единственное что: дубляж — зло. Невыразительный голос Эндера очень раздражал. И я даже не говорю о неправильной расстановке акцентов, вроде превращения книжной фразы «голос тех, кого нет» в топорное «голос мёртвых» — но порой я по губам видела, как перевирают оригинал. Так что очень жду этого оригинала с сабами.)
Да, книжку исказили. Да, в ней был другой итог и, может, даже немного другие идеи — но черт с ним, с искажением! Потому что повторюсь: фильм вышел восхитительным. Без всяких. И очень жаль, что в зале сидело так мало людей, а в отзывах редко встретишь восторг: фанаты книги чаще всего недовольны относительной вольностью экранизации, а те, кто не читали книгу, идут всей семьёй на «кино про детишек» — а получают нечто более серьёзное и возмущенно пишут про помесь «Гарри Поттера» со «Звёздным Десантом». И очень жаль, что второй «Тор», скорее всего, не даст «Эндеру» собрать приличную кассу — потому что на него куда сподручнее идти с попкорном и не напрягаться во время просмотра. Но самое главное, что этот фильм сняли — и я знаю, что я буду его пересматривать. Так же, как перечитывала книгу. И не раз.
    Спасибо создателям. Большое спасибо.
    Убедительно советую идти в кино и смотреть. По крайней мере, всем, кто любит глубину, которая не кричит о себе, но читается между строк.

@темы: книжное, люди, фильмы, Эндер

---

«Настоящий путь никогда не бывает движением по прямой. Нет движения вперёд, нет пункта назначения, в который надо прибыть. Это куда больше похоже на прогулку по берегу океана в шторм. Одна волна сбивает тебя с ног и уносит в открытое море, а другая выбрасывает на берег…»

(с)лучайная цитата от сэра Макса

@темы: вся жизнь - игра, книжное, цитаты, сэр Макс

---

«Нет ничего хуже, чем куда-то возвращаться в самом начале пути. Можно потерять правильное настроение…»

(с)лучайная цитата от сэра Макса

@темы: вся жизнь - игра, книжное, цитаты, сэр Макс

---

Дожди с небес, потоки с гор мутят
Речную глубь. В волнах не стало брода,
В лесах не стало лиственного свода,
Лишь ветры оголтелые свистят.

Сменил весну и лето зимний хлад,
Всё унеслось в круговращенье года.
Сама на грани хаоса природа,
И умертвил гармонию разлад.

Лишь время точно свой блюдет порядок,
А мир... а в мире столько неполадок,
Как будто нас отверг всевышний сам.

Всё ясное, обычное, простое,
Всё спуталось, и рухнули устои.
А жизни нет. Жизнь только снится нам.

Луис де Камоэнс

@темы: поэзия, кружева слов

---

    «... Ребёнком я вечно просил рассказать мне сказку. Взрослые сочиняли что-нибудь на ходу или читали мне книжки. Как только вырос и научился читать, я уже не расставался с книгами. Я читал по книге в день, а то и быстрее. Как и сейчас, я искал в них переживания, которые даёт только художественная литература, - то есть возможность оказаться внутри историй.
    Телевидение, кино - всё это было неплохо, но происходило с кем-то ещё. А книжные истории разыгрывались в моей собственной голове. Я в каком-то смысле сам переносился туда.
    Вот в чём заключается магия литературы: ты берёшь слова и выстраиваешь из них миры.
    Со временем я стал разборчивее в чтении (помню, как впервые решил, что не обязан дочитывать книгу до конца; именно тогда я понял: от того, как история рассказана, может испортиться впечатление, которое она производит). Я начал замечать, что иногда то, ради чего я читаю книги - некая магия, движущая сила рассказа, - оказывается за бортом. Я читал безупречную прозу, оставаясь равнодушным к описанным в ней историям.
    Всё сводится к четырём словам.
    Есть люди, которые читают только нехудожественную литературу: например, биографии и книги о путешествиях. Или такие, кто предпочитает исключительно поэзию. Есть те, кто ищет в книгах советы: как изменить к лучшему свою судьбу или самих себя, как выжить в грядущем финансовом кризисе, обрести уверенность, научиться играть в покер или сколотить улей. Меня можно иногда застать за чтением книг по пчеловодству, и, поскольку сам занимаюсь беллетристикой, я с удовольствием читаю о необычных реальных событиях. Но что бы ни читали, все мы - члены сообщества любителей историй.
    Впрочем, есть, конечно, и те, кто совсем не читает. Я был знаком с одним девяностолетним стариком, который, узнав, что я писатель, заявил, что когда-то, задолго до моего рождения, попробовал прочесть одну книгу, но не нашёл в ней никакого смысла и больше читать не пытался. Я спросил, помнит ли он, как книга называлась, и он ответил, что все они похожи одна на другую, - совсем как человек, который, однажды попробовав улитку, долго плевался, и ему ни к чему было запоминать, как та улитка называлась.
    И всё же. Четыре слова.
    ...
    «…А что было потом?»
    Эти слова произносят дети, когда, рассказывая, вы вдруг замолкаете. Услышав эти слова, рассказчик понимает, что слушателям не всё равно.
    Для многих из нас радость, которую приносит книга, - это радость полёта не скованного реальностью воображения.
    ... я понял, что не только меня всё больше раздражают жанровые ограничения. Почему категории, придуманные лишь для того, чтобы люди не терялись в книжных магазинах, стали определять, как и о чём следует писать? Например, я очень люблю слово «фэнтези» за безграничную свободу писательского воображения: это своего рода гигантская игровая комната, пределы которой определяет только наша фантазия. Но коммерческое фэнтези, хорошо это или плохо, как правило, влечётся по старым колеям, проложенным еще Дж. Р. Р. Толкиеном и Р. Говардом, оставляя позади целый мир невостребованных историй. И только фантастика подразумевает свободный полёт воображения, выход за рамки жанра...
    Нам показалось, что фантастика может и должна быть способна на большее: высвечивать реальность, искажать её, рядить в новые одежды или прятать. Показывать знакомый мир с такой стороны, будто вы никогда его толком не видели, не рассмотрели. Г. К. Честертон сравнивал произведения фантастики с поездкой в отпуск: самый главный момент - это возвращение, когда ты вдруг словно впервые видишь собственный дом.
    ...
    Хм, а что было потом?..»

        (с) Нил Гейман

@темы: книжное

---

Получить свое послание

@темы: тестик, вся жизнь - игра, цитаты

---

«Магу нельзя быть ни счастливым, ни несчастным. И то, и другое ослепляет и опустошает».

(с)лучайная цитата от сэра Макса

@темы: вся жизнь - игра, цитаты, сэр Макс

---

Тебе…

Рапсодия.

Когда я погасну опять, ты укроешь в синей пыли моё сердце?

Нет звёзд - это… попросту знак. А всё это - попросту синяя после-полночная сказка.

Тебе…

И снова - по кругу - и снова. Нет, не о том. Просто я тоже. Просто…

Просто мы. Ты и я. Рапсодия электронных пакетов импульсов… соната ночи.

«Твои глаза - моя соната…»

Твои

… и оставь.

Тебе.

Ох, ну какие мы глупые, честное слово. Какие смешные. Истинное - не рвётся. Прочее - пыль.

Пыль смертельного жара летних степей…

Пыль белоснежных алмазов вечного снега…

Пыль огненноцветного фейерверка осеннего леса…

Пыль синевы ночей, тех ночей, что светлы от звёзд.

Звёздная пыль…

Горстка мерцающих во тьме пылинок… в нафталиново-шкафной и пыльной тьме.

Я творец самого себя, или этой реальности, этого мира, мира-где-я… или - ничего.

Ничего…

Ничего, я вернусь. Ещё вернусь. Просто мне хочется солнца.

Просто я та странная тёмно-лиловая тихая буря, что рождает торнадо… просто я - та…

та единственная

… единственная сказка этого осколка мирозданья.

Тебе.

Демиургу.

Гори

@темы: кружева слов, вся жизнь - игра, Demonic Kingdom, Смерть Повелителя снов, Голос Звёзд, звёздная пыль

---

    Полумрак колышется надо мною; по комнате разлита пепельно-серая, ватная, пряная темнота. Не вдыхать, она забивается в горло, в лёгкие, душит, убивает. Меняет мир на пепельно-серый. Я не могу шевельнуться, лежу и смотрю в темноту. Если не смотреть ей в лицо, она заберёт меня.
    А если смотреть, совсем скоро я стану тёмным, мёртвым, пепельно-серым.
    Серебро и ртуть, отблески амальгамы, слабый матово-лунный свет тает в глубинах зеркал. Луна, заслонённая облаками, так далеко, что её словно и нет. И нет окон, нет звёзд, нет неба. Ватным призрачным миром правит пепельная темнота.
    Я живу? Или я умираю? Или нет меня, нет и не было здесь никогда, есть только тени моих отражений. Моих ли?
    Если я призрак, воспоминание, лишь внешне подобное живому и созданное, чтобы отнимать жизнь, - кто тогда отражается в зеркалах?
    И кто или что в той отчаянной буре, уничтожающей всё, рвущей в клочки темноту, разносящей миры из зеркал в пыль и осколки, помешало разбиться последнему?
    «Сгори до конца, и из пепла, быть может, ты возродишься...»
    Но я не огонь, я лишь память теней от огня, и не останется ничего, кроме горстки серого, серого пепла...

    - Куда мне отвести тебя сегодня, любовь моя?
    - В мир ветра, и маяков, и синих камелий.
    И мы шагаем туда - и я не знаю, реален ли этот мир, знает ли она его по воспоминаниям или снам, а может, его вовсе никогда не существовало - пока она своими грёзами не создала его... или не создал для неё я.
    Там пахнет морем, весь мир - море без конца и края, и небо над ним, и солёный ветер. И маяки. Один из них - прямо перед нами; почти весь этот крохотный островок занимает белоснежный, сияющий в лучах солнца маяк. А вдали, на горизонте, белеет ещё один; я оборачиваюсь и вижу ещё - уже не белый, а словно прозрачный, наполненный перламутровым ясным мерцаньем. И другой, лазурного хрусталя... и золотой, впитавший волшебство и недостижимость звёзд. Их так много, что все не увидеть, и это жаль почти до слёз, поскольку все они прекрасны.
    А берег под нашими босыми ногами, узкая полоска земли, отделяющая нас от беспредельности океана, сапфирово пылает лепестками камелий.
    
    То было лишь несколько дней назад. Жизнь назад. Или смерть. Вечность. Больше она не придёт ко мне никогда.
    
    Алый силуэт бесшумно выступает из несуществующей двери, очерченной в воздухе миражом лунного света. И темнота отползает, вспугнутая огнём. Он движется, словно танцуя, каждый шаг исполнен невыразимой грации, он сама суть красоты. Но брат просто идёт ко мне, склоняется на колени возле моего ложа, одним лёгким жестом окутывает меня, лежащего, сброшенным с плеч невесомым алым плащом. Шёлк прохладно струится по коже, и это единственная прохлада на ближайшие минуты... часы? Я теряюсь во времени. Теряю что-то ещё, кроме шрамов, расчертивших моё тело причудливыми багровыми узорами; теперь они бледнеют и пропадают, я чувствую, отдаваясь во власть огня... и боли. Когда он лечит, больно всегда. Едва ли не хуже, чем... то, что оставило шрамы. Но это очищение. Я говорю себе это и жду. Молчу. По мне льются сполохи жидкого пламени. Текут во мне вместе с кровью. Я смотрю на свою руку: на миг она становится золотисто-алой, я вижу, как огонь пронизывает меня и наполняет, забирает всё... ещё немного, и я стану им весь, целиком, или он станет мною... меня обжигает внезапно ледяной, пристальный взгляд, и то не глаза моего брата. И всё исчезает - и пламя, и боль, и следы странной жестокой страсти моей госпожи. Повелитель Пламени не шевелится, но мы всё ещё связаны, нити его души пронизывают меня, и я слышу его усталость, печаль... опустошённость после того, как он дал своему огню войти в меня и пить мою боль. Он не целитель, его сила - сила убийцы. И лечить он может только одним способом: соединить нас, посмотреть в меня, как в зеркало, и отразить... и раны, и ощущения. Я запрещал ему, но он всегда поступает по-своему. А у меня нет сил противостоять ему. Только молчать в ответ на его не произнесённые вопросы.
    Он не поднимает головы, и мне кажется, я знаю, почему. Не кажется. Знаю. Отворачиваюсь лицом к стене. Алый шёлк падает, освобождая меня, обнажая. Всё равно. Шрамы он уже видел.
    Всю неделю, каждую ночь.
    Нет смысла, но, как и прежде, я формирую мысли в беззвучный хлёсткий приказ: «Ни слова. Ни намёка. Если он узнает, я убью тебя».
    Я чувствую, как он едва вздрагивает от удара. И это мне почти нравится.
    «Теперь убирайся».
    Он стремительно встаёт. Вся его сущность рвётся уйти, немедля, пока обида и ярость... пока огонь... Но он не уходит. Как и прежде.
    Его сердце стучит оглушительно. Грусть, и никакого гнева, и никакого огня. Шёлк нежно шуршит на пределе слуха, когда он наклоняется, тёплые губы касаются моей щеки так быстро, что быть может, это только кажется мне. Потому что его нет, вокруг меня - тёмная, плотная пустота.
    Тёмная. Голодная.
    Между ею и мной - только его огненный плащ. Он не забрал его. Как и в те ночи.
    Возвращаясь к истокам...
    Возвращая.
    Если он узнает, я убью тебя.

    Ночь тянется слишком долго, весь этот мир - одна сплошная, нескончаемая ночь. А я не могу - не решаюсь спать... я думаю о том, есть ли там, снаружи, сегодня звёзды. И видит ли Нер... сейчас, в это мгновение... Ночами он часто приходил ко мне - когда нуждался в спутнике для своих безумных вылазок в город, или у него появлялись новые стихи. А иногда он просто садился на подоконник и молчал. И на меня даже не смотрел, только на мои иллюзорные созвездия, медленно сменяющие друг друга на отражённых, бесконечно далёких от нашего небесах.
    И говорил, что ему не хватает тут ветра... Он всегда любил ветер. И сизые дождевые облака... которых здесь, у нас, никогда не бывает, как и дождя.
    ... Ухожу в зеркала. Я могу уйти в них и лёжа, принять любой облик в отражениях; но я стаскиваю себя с кровати и загоняю в душ, и долго-долго стою в ледяных струях, пока не начинает казаться, что ещё миг, и сердце разорвётся. И почему-то вспоминаю глаза брата... которых не видел. Он появляется каждую ночь, начиная с той первой, после бала и дня, когда я разбил все прежние мои зеркала. Никогда не задаёт вопросов, никогда не смотрит в лицо. Лечит и исчезает. Не давая мне поддаться недоброму и почти самоубийственному искушению - спросить, видел ли он и раньше такие же шрамы.
    Я делаю своё одеяние багряным и алым, как его пламя; на моих плечах брошенный им огненный плащ. Сегодня мои волосы цвета ветра... облачно-свежего, морского и пенного ветра из мира с маяками. Я знаю цвет ветра, цвет песен, цвет воздуха. И цвет стихов моего друга... потерянного, быть может.
    Но только пусть они позволят ему снова бродить по реальным, не отражённым мирам и дышать настоящим ветром.
    А без столь сомнительного приобретения, как Лорд Иллюзий в качестве друга, он легко может и обойтись.
    
    Я не знал, что заставило меня выбрать оттенки страсти для пустых коридоров меж тёмных зеркал, где её не было сегодня, не могло быть больше... скорее всего, никогда. Алый плащ брата с легчайшим шёлковым шелестом вился вокруг меня, словно под порывами урагана. В межмирье ветрено всегда, но это ветер безжизненный, бездвижный, полный мёртвого холода. Холод, способный выпить, выморозить душу... хотя есть ли она у меня, осталась ли после всех смертей и столетий в клетке из тьмы и насилия, откуда не убежать, пусть и тропою зеркал? Даже Лорд Льда входил сюда неохотно. Однажды, давно, несколько жизней назад, я нёс его, почти бездыханного, этими коридорами, а они жадно щерились вслед нам голодными пастями, не желая выпускать столь соблазнительную добычу. Он умирал, потому что не позволил, чтоб умер я. Учитель... Он всегда пытался защищать нас.
    У него никогда это не получалось.
    «Если захочешь побыть не один, я рядом».
    Ложь. Никто не может быть столь далеко от меня, никому не преодолеть пропасть, подобную той, что много предательств подряд ширилась между нами.
    «Помни. За любой твой неверный шаг платить будет он».
    Как будто я мог бы об этом забыть...
    Огненный плащ ласкал руки всплесками шёлка. Прости, малышка. Убрать шрамы не значит убрать боль. Но мне всё равно. Там, в нашей тёмной реальности, уже нет боли, которой я не заслужил бы. А здесь - нет меня. Нет лорда Джедайта. Лживой, холодной, покорной игрушки судьбы и Королевы.
    Мне хотелось попасть снова в тот мир, где мы были хоть иллюзорно свободны, где маяки казались волшебными башнями, и каждая создавалась для нас, а цветы сладко и пряно благоухали. Я сорвал один из них и протянул тебе, зная, что и близость твоя - обман, и лишь с виду ты рядом, а на деле - так далеко, что не коснусь даже кончиком пальца, - но всё же надеясь; и когда камелия внезапно прошла сквозь незримую преграду меж нами и оказалась в твоей руке, я мог лишь смотреть на тебя, онемев от удивления и восторга, а губы мои неумело, неловко улыбались. А мой цветок трепетал крохотным лоскутком неистово синего неба в твоих вьющихся на ветру волосах.
    Я был почти уверен, что без тебя, без твоей беззвучной песни в глубине сердца не найду дороги туда, и всё-таки шёл. В одежде цвета огня, потому что ты сказала, что огонь прекрасен. И что ты видишь его... в моих глазах. А я так растерялся тогда, что, не думая, ответил: глядя в мои глаза, ты видишь собственное отражение... прекраснее во сто крат, нежели любой, самый жаркий огонь...

    Я лишь хотел взять там камелию и принести к себе. Ощутимую, живую. Переносить миражное в реальность - этого раньше я не делал, не получалось. Или недостаточно сильно желал. Но сейчас был почти уверен: получится. Только бы мне найти этот мир... Только бы он был подлинным. Но как раз в этом я сомневался. Тогда, вдвоём, мы не шли ледяными коридорами; мы не шли вообще - мы невесомо, неощутимо и неразрывно сплетали души и взгляды и просто оказывались там. В мире снега, сверкающих гор, сосен и кедров... В мире буйствующей зелени, влажной жары и немыслимо ярких, словно светящихся изнутри растений... В мире степей, и низких красных кустарников, и облачного неба, и сотен грациозных лошадей, сильных изящных созданий, летящих наперегонки с ветром... В мире парков, звонких фонтанов и завораживающего, пьяного, рвущего в клочья рассудок и сердце аромата черёмухи.
    Ты не вернёшься, но мне нужно хотя бы воспоминание о тебе. Хоть что-то не в отражениях.
    И что же я делаю? Сам я в плену, и всё, что дорого, стремлюсь лишить свободы, притащить в свою клетку, заковать в цепи... Не приближайся ко мне, любовь моя, я не могу ни спасти, ни дать счастья; только втянуть тебя в грязь, из которой не в силах вырваться, только, впридачу к твоим, навесить на тебя и собственные оковы...
    Я стоял на берегу, но уже другом; зелёные волны лениво захлёстывали странный, густой, янтарного цвета песок; камелий тут не было, и маяков, и вообще ничего, кроме моря, песка и резких, рыдающих воплей поглощённых охотой чаек. Но я знал это место, я помнил его, хоть видел впервые; и оно вызывало дрожь, пугало... и привлекало. Тени, смутные, неясные, всё плотнее окружали меня; тени величественных кораблей, тени достигающих небес хрустальных башен, тени невероятных в своей красоте странных зданий и окружающих их садов. И радуга... о да, там была радуга, в тот последний день, когда моей властью... моим безумным желанием... всё рухнуло и сделалось прахом...
    - Я ждала тебя, мой возлюбленный.
    - Любовь моя.
    Она медленно возникает в водяной пыли, взбитой прибоем. Не вижу ясно, она словно в тумане... парит над водою, делает шаг, идёт ко мне по песку. Но не становится ближе. Или это я сам от неё отдаляюсь?
    - Ждала здесь? Но я не знал, куда иду, моя леди. Мир этот незнаком мне. Ты меня привела?
    - Нет, этого я не умею, - её смех нежный и лёгкий, как шелест листьев в роще в безветреный день, как тополиный пух, как скользнувшее по щеке крыло бабочки. - Я шла по твоим следам. Ты ведь звал меня.
    И в её голосе, низком, чуть хрипловатом, ласкающем, как шёлк моего плаща, - та же лёгкая, тёплая нежность. И я опускаюсь на колени раньше, чем успеваю понять, что делаю, и зачем, и что она подумает обо мне. Не могу поднять головы и бессильно смотрю на песок, видя каждую из тысяч песчинок, россыпь крохотных медово-огненных, янтарных, словно пылающих изнутри бриллиантов...
    - Что с тобою, мой лорд Отражений? - теперь этот чудесный, неодолимо влекущий голос звучит с явным оттенком грусти. - Ты не рад, что я нашла путь сюда, следуя за тобой?
    Я могу лишь покачать головой, не отрывая взгляда от песка. Ставшие непривычно длинными пряди моих волос рисуют на нём извилистые линии, похожие на следы змей. Бледные, едва заметные следы, которые через миг смоет прибой или развеет ветер.
    - Но ты на меня не смотришь.
    - Я не смею, - почти неслышно вырывается у меня. - Моя леди, я совершил... и совершу... то, о чём не могу рассказать. Не спрашивай. И лучше... не ищи меня. Нет ничего светлого для тебя рядом со мною.
    Слова рвут мне горло, словно шипы. Уходи. Уходи. Любовь моя.
    - Наши встречи не нужны тебе больше?
    Ох, что же ты со мной делаешь. И ты ведь знаешь. Не можешь не знать. Или... нет?
    Но здесь и возле неё, в моём зазеркалье, многоликом и обманчивом, сам я никогда не прибегал к обману. Ничто вокруг не было воистину реальным, но я не мог ни словом, ни молчанием втащить сюда хоть каплю привычного, неизменного лицемерия. Здесь я всегда был настоящим.
    По крайней мере, старался.
    - Ничего я не хочу так сильно, как наших встреч, любовь моя. Лишь с тобою я чувствую, что жив... и счастлив. Но реальность меняет наши сны... и этот сон, он по-прежнему безумно дорог мне, он весь - сплошное безумие... восхитительное, как сказка. Но грёзы тают... рвутся под порывами ветра. Я даже не знаю, просить ли тебя забыть, или простить, или хотя бы не ненавидеть.
    Я невольно усмехаюсь, склоняясь ещё ближе к янтарным пескам; они словно затягивают меня. Как фальшиво звучат попытки быть искренним. А может, просто я слишком пропитан фальшью. Не смешно ли искать защиту от лжи, лазейку к свободе - в фантомах, созданных прихотью Лорда Иллюзий!
    - Встань, мой Повелитель зеркал. - В её тоне странная смесь тревоги, требования и смеха. - Не то мне придётся последовать твоему примеру, чтобы видеть твоё прекрасное лицо. Хотя и столь надёжно спрятанное за волосами.
    Я растерянно взглядываю на неё. Она стоит на коленях у самой кромки прибоя, её светлые одежды в песке и брызгах от волн; она кажется созданием моря - бестелесным капельным миражом, русалкой, видением. Я никогда не вижу её отчётливо - всегда лишь тающий, неясный, призрачный силуэт, тонкая фигурка в облаке лёгких, развевающихся от малейшего дуновения ветерка тканей, рассветно-розовых, лазурных, серебристых. Аромат фиалок, аромат ландышей, лесной травы после дождя. Черты лица едва видны, смазаны, словно я смотрю сквозь облако взвихрённой ветром густой вуали. Длинные, дымного цвета кудри всегда распущены, ей будто бы вовсе нет до них дела, и они свободно вьются, крупными завитками спадая до колен, а когда мы странствуем, ветер играет ими, кидает в лицо ей и мне... она небрежным жестом свивает их в жгут и отбрасывает за спину, а иногда не замечает, и волосы окутывают всю её волнистым паутинным плащом. А я могу лишь смотреть сквозь невидимую преграду и мечтать о том, как однажды тонкая душистая прядь коснётся моей щеки.
    - Встань, - говорит моя возлюбленная; прибой едва не захлестывает её, и мне приходится подчиняться, чтобы встала и она.
    - Ты не можешь сделать ничего недостойного, мой любимый. Ничего, чтобы мне захотелось потерять тебя. - В скрывающем её облик бледно-сером мерцании мне виден внезапно яркий блеск её глаз. - Обещай, что не закроешь мне путь к тебе, не станешь прятаться. Ты нужен мне. И что бы ни случилось с нами в реальности, будешь нужен всегда. Ты обещаешь?
    - Обещаю, - тихо роняю я. Мне, как никогда, хочется броситься к ней, схватить в объятия, целовать... развеять марево иллюзий полностью - и будь что будет. И как никогда ясно я понимаю, что не осмелюсь. Воистину Лорд Иллюзий... я предпочту вечно смотреть издалека, не касаясь, на призрак в зеркальном тумане, чем открыть карты и лишиться возможности хоть изредка, хоть в миражах слышать твой голос, говорящий мне слова любви. Пусть и они не реальнее самого зыбкого из моих наваждений...
    - Куда ты желаешь отправиться, моя леди?
    - В осень.
    И мы один бесконечный миг смотрим прямо в душу друг другу, я ловлю и запечатлеваю песню, звучащую в твоём сердце, и мы уже там - под небом ослепительной синевы, наши ноги тонут в шуршащем разноцветье опавших листьев, а вокруг нас неистово пылают золотые, алые, багряные, пурпурные краски... сотни оттенков, и это так восхитительно, что перехватывает дыхание. Мне хочется поймать чудо и не выпускать... упасть на лиственный ковёр и остаться в волшебном лесу навсегда. И вечно впитывать взглядом ошеломляющую красоту, от которой я почти дрожу, а к глазам подступают слёзы. Мы стоим на крохотной, залитой солнцем поляне, окружённой деревьями; листья некоторых похожи на те, что я видел и раньше, другие совсем мне незнакомы, но все они прекрасны - теперь, в пору торжества своего умирания.
    - В последний свой день я хочу видеть вокруг именно это, - любовь моя улыбается, и как всегда, я не могу понять, сколько тут шутки, а сколько серьёзности. - И если он уже наступил, я не жалею.
    Красота кружит голову, как вино, и я теряю остатки осторожности... брони, прячущей меня от жизни, с её коварством, ударами в спину, скрываемой за масками близости и доверия нескончаемой цепью предательств. Кто не откроется, тот защищён. Очередная иллюзия.
    - Я ни о чём не жалею рядом с тобой, Фрейя, любовь моя. Пусть бы даже мир не был настолько прекрасен, и мне остался бы не день, а минута, - я до последнего вздоха благодарил бы судьбу за дарованное мне счастье. Если бы о чём-то я и посмел сожалеть, то лишь о том, что этот день мы провели не в объятиях друг друга.
    Мне чудится грустный смешок и совсем тихое, скрытое шелестом ветра в ветвях: «Я тоже», а потом серебристые искры заслоняют её от меня, и она исчезает. Остаётся только пламенно полыхающий в моих руках букет осенних листьев.

    ... Букет лежит на столе, я - на кровати, закинув руки за голову и глядя в потолок. Я вижу там зеркала... окна из реальных и несуществующих миров, отражения созданных мною отражений... они плывут надо мною, неспешно сменяясь лицами, знакомыми и нет, и теми, кого я - теперешний - не знаю, но они живут где-то в глубинах памяти... и лицо моей Фрейи. Иллюзорное... подлинное... так смешно думать, что твоя вуаль из миражной ткани сновидений может заслонить тебя от взора Повелителя Снов.
    Он выступает из зеркала на стене - настоящего. Холодный, бесстрастный, блистательный. Первый Лорд, Король Льда... мой наставник, спаситель. И враг. Вот только сам он об этом не знает.
    Как и о ночи, когда я спасал его от смерти после того, как он спас меня. Как и обо всех ночах и днях, когда я убивал его.
    - Лорд Джедайт, вас немедленно требует к себе Королева.
    За окнами, которых никогда не было в моих покоях, совсем скоро наступит рассвет.
    

@темы: кружева слов, Demonic Kingdom, Смерть Повелителя снов

---

«Дорогу гвардейцам гасконским!
Мы дети одной стороны,
И нашим коронам баронским,
И нашим мечам мы верны...
Дорогу, дорогу гасконцам!
Мы юга родного сыны,
Мы все под полуденным солнцем
И с солнцем в крови рождены...

     Это, знаете ли, страшно хорошо - быть рождённым с солнцем в крови! Если б нам, людям, кровь которых испорчена пессимистической мутью, отвратительными, отравляющими душу испарениями того болота, где мы киснем, - если б в нашу кровь хоть искру солнца!
    Но будет. Сирано де-Бержерак давно умер. Мы, к сожалению, живём... то есть, вернее, мы всё рассуждаем, как нам жить. В этом вопросе - вся жизнь живущих сознательно... Бессознательно живущие - более счастливы в сравнении с нами...
    Послушаем, как умирает гасконец Сирано, - это очень поучительно. Враги, которых он всегда желал и которых у него было так много, разбили ему голову бревном, не сумев проткнуть сердце шпагой. Это факт исторический. Он, Сирано, мечтал так:

...В румяный час заката
Сражён рукою честного солдата,
На поле битвы я хотел бы лечь,
А не больному под домашним кровом,
И, принимая в сердце острый меч,
Ответить смерти острым словом.

Но его изувечили на улице Парижа в 1645 году, и вот как он, с разбитым черепом, в котором уже помутился мозг, встретил смерть. Ему кажется, что тёмные силы, среди которых он прожил жизнь, с которыми боролся, собрались и идут на него. Выхватывая меч из ножен, он кричит навстречу им:

Что говорите вы, сойдясь сюда толпою?
Вас сотни? Тысячи? Стоите вы стеною!
Ага! Я узнаю вас всех!
Вы - старые враги! Ты - ложь!
(Рубит мечом воздух.)
Вы - предрассудки! Ты - подлость! - вот тебе!
А! Змеи клеветы! Вот вам!
Чтоб сдался я? Оставьте шутки!
А, глупость, страшный враг! Вот, наконец, и ты!
Я знаю, что меня сломает ваша сила,
Я знаю, что меня ждёт страшная могила,
Вы одолеете меня, я сознаюсь...
Но все-таки я бьюсь... я бьюсь... я бьюсь!..
И он рубит мечом, пока не падает на землю мёртвый.

     «Ах, как это нереально! Ах, как неправдиво!» - воскликнут люди с кислой кровью в жилах.
    Да, это неправдиво. Но это красиво, и умереть так лучше, чем умереть по принятому обыкновению, с пузырьком микстуры в руке вместо меча, со стоном боли на устах вместо крика гнева, среди друзей, быть может, огорчённых вашими страданиями, но уставших смотреть на вас - жёлтого, иссохшего и жалкого, - вместо врагов, радостно сопровождающих вас в могилу...
    Пьеса Ростана возбуждает кровь, как шампанское вино, она вся искрится жизнью, как вино, и опьяняет жаждой жизни».

(с) Горький Максим / «Сирано Де-Бержерак»

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано в газете "Нижегородский листок", 1900, номер 4, 5 января.
Статья написана под впечатлением спектакля, который М.Горький видел в первых числах января на сцене нижегородского театра. В письме к А.П.Чехову от 21-22 января 1900 года он писал:

«А что, видели вы «Сирано де-Бержерак» на сцене? Я недавно видел и пришёл в восторг от пьесы.

Дорогу свободным гасконцам!
Мы южного неба сыны,
Мы все под полуденным солнцем
И    с    с о л н ц е м    в    к р о в и   р о ж д е н ы !

     Мне страшно нравится это «солнце в крови».

(сб. «М.Горький и А.Чехов. Переписка, статьи, высказывания»;, Гослитиздат, М. 1951, стр.65).

    В подлиннике пьесы Ростана нет цитируемого М.Горьким четверостишия,
оно принадлежит переводчику - Т.Л.Щепкиной-Куперник.

@темы: поэзия, кружева слов, вся жизнь - игра, цитаты, звёздная пыль

---

«Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было — «Понедельник начинается в субботу». Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чём именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье - в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек - маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова».

(с) А. Стругацкий, Б. Стругацкий. «Понедельник начинается в субботу».

@темы: книжное, цитаты, Стругацкие

---

И неистовые во всплеске
Грозовых небес - аметисты.
И загадка, что вечно дремлет
В дымной зелени изумруда.

И безумная в синем вихре,
Страстью пьяная синь сапфира,
И стилет, трепещущий в сердце
Стальной ласточкою - любовью.

@темы: кружева слов, стишность, Demonic Kingdom, Голос Звёзд, пирожки с котятами

---

             

О чём стоит говорить читателю?

    Собственно, напрашивается простой до тупости ответ: о том, чего читатель сам не знает. Ну правда, зачем говорить то, что и так известно?
    А что известно современному читателю? Для начала стоит помнить, что наш читатель в очень многих сферах неплохо «подкован» кинематографом. Это не означает, что теперь читатели умные, а век назад были балбесами, - возможно, даже наоборот; всё-таки прежде литература была ориентирована на людей образованных, а не подгонялась под понимание людей невежественных, как сплошь и рядом происходит сейчас.
    Но тем не менее – парадокс: современный читатель очень многое успел повидать. Ему показали – многочисленные плоды с древа кинематографа.
    Заметьте: я говорю сейчас исключительно о визуализации событий. То есть, о том, как заставить человека «увидеть» описываемую сцену в том виде, в каком её себе представляет автор. И мне кажется, что сейчас эта задача значительно проще: читатель наверняка видел и массу разнообразных зданий, и различные виды сражений, и транспорт от тележки с ослом до звездолёта, и леса, и парки, и реки, и океаны… Конечно, скажете вы, всё это люди видели и раньше. Да – но не в таком количестве. Только с появлением телевизора стали возможны «диванно-кругосветные» путешествия. Не говоря уж о том, как много и как быстро может увидеть пользователь интернета.
    Обратите внимание: я не говорю «понять». Я говорю – «увидеть». Задачей писателя, как и прежде, является достичь некого уровня понимания. Есть у меня в голове картина, идея, характеры, драма – и я пытаюсь в меру своих способностей всё это изложить так, чтобы мои задумки стали понятны.
    Но одно дело – понять суть интриги и натуру персонажа, и совсем другое – «увидеть» антураж. Декорации, атмосферу места и времени… в конце концов, форму стульев и породу собак. Ведь это всё важно.
    А это - важно?
    И вот тут сплошь и рядом выходит, как у Бабы-Яги в мультике: мало – недолёт, много – перелёт. Вообще не уделить внимания антуражу – никак нельзя. Но уделить этого внимания чересчур много – тоже не дело.
    Ну, например… та же порода собаки. Если ваш герой идёт по тихому городку, вокруг зелень, мало транспорта, прохожие шагают не спеша, без столичной суматохи, и так же не спеша, вальяжно, разгуливают по узким улочкам собаки и кошки… Скажите, в этой сцене стоит упоминать, что собаки были терьеры, овчарки и лабрадоры, деревья – берёзы и тополя, а герой был в кроссовках «адидас»?
    Если цель автора – всего лишь парой штрихов обрисовать атмосферу сонного провинциального городка, где происходит, собственно, действо, - уточнения ни к чему. Они просто «забьют» воображение читателя ненужными деталями, отвлекая от главного. Но если по какой-то причине – важной для сюжета, которая непременно будет нам объяснена – важны и порода собак и фирма, выпустившая обувь героя, - то сказать об этом надо. Но опять же – вопрос, когда об этом сказать.
    Стоит помнить, что слишком много описаний картину не проясняют, а наоборот, затуманивают. Человек не в силах «ухватить» за один раз больше двух-трёх деталей. И если вы пишете, что герой был высоким, пожилым, худощавым, темноволосым, с узкими губами, носом с горбинкой, в шляпе с пером и длинном вельветовом коричневом пальто, - то из всего этого читатель запомнит лишь что-то одно. То, что наименее типично и наиболее «ярко», значимо. В приведённом мною примере – почти наверняка это будет шляпа с пером, узкие губы и пожилой возраст.
    А надо ли на данном этапе знать больше? А зачем? По ходу повествования у автора будет масса возможностей упомянуть и рост героя (он пригнулся, входя в дверь, или спокойно снял котёнка с ветки, до которой ребята не могли достать), и цвет пальто – потом оно будет снято, куда-то брошено или наоборот, аккуратно положено… И когда эти детали облика будут поданы не кучей в момент «знакомства», а по одной, в ходе повествования, - они запомнятся. Причём запомнятся так, как надо.
    А что значит «надо»? Кому это надо?
    Надо автору – для того, чтобы читатель правильно увидел героев и ситуацию. Но вспомните все прочитанные вами книги. И скажите честно: так ли уж часто важен для сюжета цвет пальто? Или даже глаз? А порода кошки или собаки? А название дерева, под которым герой задремал жарким полднем?
    Детали имеют значение, лишь когда… они имеют значение. Если, например, вы уточняете, что на кровати в гостинице покрывало было расшито красивыми узорами, - значит, вероятно, вам – автору – это кажется существенным. А почему это существенно? Или это говорит о том, что гостиница была для людей состоятельных (отсюда статус героя), или это характеризует эстетический уровень жителей той местности, где герой очутился, или – мировосприятие самого героя, способного даже в такой банальной вещи, как гостиничное покрывало, увидеть красоту…
    Но ведь читатель-то обо всём этом понятия не имеет. Вот о чём никогда не следует забывать: читатель не телепат, он видит и понимает только то, что ему рассказали. Если о том же узоре вы упомянули лишь раз, но больше никак не пояснили, правда ли он был красивым или таким увидел его именно этот герой, - то читатель волен додумывать абсолютно всё, что угодно. И только автор виноват, если «додумано» будет неправильно – не то, что вы, автор, замышляли.
    Но такие детали, как узорное покрывало или щенок лабрадора, всё-таки «говорящие». Их могут и вовсе не заметить, а могут заметить и интерпретировать неправильно – но определённую резкость в картине они нам дают. Опять же – если поданы они не кучей в одной фразе, а равномерно разбросаны по тексту.
    Однако бывает и другой тип деталей – условно говоря, «белый шум».
    «- Пора идти, - сказал Олег.
    Пётр встал со стула, надел пальто, взял портфель, подошёл к двери, вышел на улицу, приблизился к машине, открыл её и повернул ключ зажигания. Олег уже сидел на месте пассажира возле него».
    Как вам кажется, нет ли в этом описании лишнего? Особенно – если эти двое, например, уже не в первый раз отправляются на некое смертельно опасное задание. Может, работа у них такая. А в портфеле Петра хранится необходимый для таких заданий арсенал оружия и неизменная аптечка, о чём было уже упомянуто. И ездят они всегда на этой машине, о чём тоже уже говорилось.
    Тогда надо ли снова и снова говорить читателю об очевидном? Есть вещи, которые каждый знает и так. Чтобы попасть из помещения на улицу, надо открыть дверь (ну, или выбить окно, а вот об этом уже непременно надо говорить). Чтобы оказаться у двери, надо встать с того, на чём сидишь, и пройти несколько шагов. Если вы уходите надолго или путешествуете, при вас обязательно будет какая-то сумка, саквояж или тому подобное; и уж конечно, вы эту штуку в комнате не бросите.
    Так зачем обо всём этом специально говорить?
    Ответа два… нет, два с половиной. Первый – идеальный вариант – элементы «белого шума» вставляются таким образом, чтобы подчеркнуть атмосферу. Например:
    «Пётр встал. И, привычно прихватив портфель, вышел из комнаты».
    В этом случае есть попытка показать некую завершённость сцены. Конечно, без самой сцены всё это не смотрится, но тем не менее. Один-два «очевидных» момента, нужным образом поданных в нужный момент, могут прояснить и усилить психологический климат событий и взаимоотношений.
    Но это задача не тривиальная, и способность её решить – один из признаков хорошего писателя.
    Второй вариант – куда более распространённый. Указание на собственно порядок действий и «заполнение пустот». Далеко не все могут решиться спокойно перескочить от реплики Олега «Пора идти» до какого-то диалога в машине, или описания местности, где эта машина едет, или дальнейших планов Петра с Олегом. Хотя такие перескоки, минуя тот самый «белый шум», я встречал в книгах не раз, и в общем-то, это никогда не мешает пониманию. Даже наоборот – действие кажется более динамичным, сознание не отвлекается, не рассредотачивается.
    Ведь что такое «заполнение пустот»? Автор сказал что-то действительно важное – а что сказать дальше, не знает. Но чувствует, что просто так оборвать сцену и лететь по сюжету дальше - вроде как и нельзя. Часто автор неправильно чувствует – лететь можно и нужно. Но когда опыта у автора ещё мало, плюс, возможно, он не так много читал или не обращал внимания на такие нюансы – то кажется, что если о чём-то не сказать, то читатель и не поймёт.
    В самом деле, есть много вещей, которые читатель и правда без автора не поймёт. Например, без автора читатель, как правило, не может отгадать мыслей героев, и поэтому их следует написать. Смысл поступков и вызываемые этими поступками эмоции тоже без автора узнать трудновато.
    Но вот описание повседневных, мелких действий, которые все люди совершают, в общем, одинаково, или стандартной последовательности событий (встал с кровати, оделся, умылся) – это описывать чаще всего не надо. Зачем? Вот если ваш герой делает эти привычные, банальные вещи как-то по-особому, нестандартно – другое дело. А если вы постоянно тычете читателя носом в то, что ему и без вас понятно, - это будет отвлекать его от сюжета и рано или поздно вызовет раздражение в адрес автора, считающего его, читателя, дебилом.
    Ну и вариант номер «два с половиной» - совсем прискорбный. Когда автору просто надо добавить слов и строчек. Зачем – ну, кто его знает. Может, текста маловато, а хочется выдать толстую книжку. Вот и начинается «забивание» каждого клочка сюжетного пространства сообщениями о том, что герой не просто вышел, а сперва встал, а перед тем, как встать, потрудился сесть; если же захотел заморить червячка, то не просто сел, а к столу, после чего взял (именно в руку) вилку и принялся ею извлекать пропитание из тарелки.
    Как вы понимаете, это уже чистейший словесный мусор, и никакой художественной и смысловой ценности он не представляет.
    В итоге мои трёхстраничные рассуждения сводятся ровно к той же фразе, с которой и начинались: писать стоит только о том, чего читатель не знает – и не узнает, не дочитав книгу до конца.
    Как заметил однажды великий Чехов, «краткость – сестра таланта», и сию мудрость никто не отменял. Это вовсе не означает, что стоит выкинуть все романы и писать рассказики в две страницы. Думаю, Чехов имел в виду то же, что и я тут куда более многословно пытаюсь сказать: чем короче выражена ваша мысль, тем, значит, точнее, правильнее подобраны слова для её выражения. А это, собственно, талант и есть.
    
    

@темы: размышлизм, книжное, пирожки с котятами

---

Таро Языческих Кошек



Получить свою карту

@темы: тестик, вся жизнь - игра, пирожки с котятами